16:51, 03 августа 2016 года
16:51, 03 августа 2016 года

Иван Краско: «Если вечером спектакль и играет „Зенит“, молодые актеры обязаны доложить, какой счет»

Народный артист России впервые побывал на матче «Зенита» еще в 50-х. В интервью «ProЗениту» он вспомнил, как гонял мяч сам, как поздравлял чемпионов-84 и как дружил со Львом Бурчалкиным и Павлом Садыриным.

— Вы называете себя коренным болельщиком. Поясните, что это значит?
— Это значит, что я хожу на стадион не ради пиара и не для того, чтобы покуражиться. «Коренной» в моем понимании — это то, что я с детских лет привержен гонке с мячом и понимаю, что это такое. 

Когда я был мальчишкой, в парке любимых Вартемяг носились мы до изнеможения. Корова шлепнула в одном месте, в другое мы сами принесли — вот границы ворот. Когда я об этом рассказывал Сереге Дрейдену (актер театра и кино. — Прим. ред.), он шутил, что границы эти были «от добра до добра». 

Играли мы и когда я был курсантом, в том числе в старших классах школы: нас учили по программе Нахимовского училища. Мячи тряпичные делали сами, перетягивая тряпье шпагатом и добиваясь более-менее круглой формы. Получались они иногда тяжелые, иногда легкие — в зависимости от того, какой материал удавалось добыть. А когда появился мяч с камерой и покрышкой, это была революция! Как мы колдовали над ним, зашивая дырки и прорехи, образовавшиеся в ходе игры! 

Глубинность моего боления — это в том числе патриотизм, хотя и не только он, конечно. Всегда хочется, чтобы наши побеждали. Это тоже с детских лет. Игра в войну и в футбол — других развлечений у нас не было. Даже 22 июня 1941 года (мне одиннадцать еще не исполнилось) мы в войну играли! А когда вдруг запричитали бабы, помрачнели мужики, мы поняли: что-то не то. 

— Что кроме патриотических чувств объединяет миллионы футбольных болельщиков?
— Красота игры. Кинжальные, как говорил Котэ Махарадзе, передачи, когда мяч со свистом метров сорок летит, нападающий его подхватывает и забивает. Завораживает графичность, точность этих распасовок. Боление — это непременно азарт. А еще для меня очень важно, чтобы честно было. Помните, как Игорь Нетто даже свою команду в бешенство привел, когда в 1962-м заявил, что наш гол был забит несправедливо — через дырку в боковой сетке? Но ведь в его поступке смысл игры! Может, у меня пунктик такой — терпеть не могу вранья. А в футболе, когда всё на пределе, ты не соврешь. Когда в финале чемпионата Европы французы заломали Роналду, у меня сложилось впечатление, что сделано это было если и не совсем умышленно, то с определенной надеждой. И тут произошло то, что называется «один за всех, и все за одного». Восторжествовала высшая справедливость. 

— Когда вы впервые пришли на футбол?
— Еще курсантом, на Кирова. С этим стадионом много воспоминаний связано. Как-то отправились мы с другими молодыми актерами на «Зенит», отыграв утренний спектакль «Принц и нищий». Приходим на трибуну, садимся. Вдруг слышим недовольный голос за спиной: «А, артисты пришли! Ну-ну». Стало неприятно, решили перейти в другой сектор, поскольку места было много. И тут со мной произошел маленький казус. Подковал соперник нашего игрока, карточку получил, а я как заору: «Правильно, нечего хулиганить на сцене!» Получилось, что вроде бы мы спрятались, а я нас всех с головой выдал. Просто для меня сцена и футбольное поле — практически равноценные понятия. 

— Судя по этой истории, болельщик вы эмоциональный.
— Прихожу как-то на «Петровский», там Миша Боярский, как всегда, стоит у губернаторской ложи. Кричит: «Иван, иди ко мне». — «Миша, у меня билет не сюда». — «Все равно иди». Пришел, смотрим вместе. И когда мне показалось, что арбитр ошибся, я закричал: «Судья, наденьте очки!» Громогласно так получилось. Миша: «Какие очки? Да еще на „вы“! Судье надо другое кричать! Иди на свое место!» «Михаил Сергеевич, — отвечаю, — по части боления я признаю вас наставником на всю оставшуюся жизнь. Можно я здесь останусь?» — «Можно, но болей как надо!» Понятно, что это озорство, хулиганство. Но это и есть атмосфера стадиона. Я обожаю старожилов — людей в летах, которые ходят на «Зенит» постоянно, с кем бы он ни встречался. Они очень мудро оценивают игру и относятся к этому как к серьезному делу. 

— Вы рассказывали, что дружили со Львом Бурчалкиным и Павлом Садыриным.
— Да, благодаря этой дружбе как-то на гастролях мы долго общались с игроками команды — наша труппа и «Зенит» случайно встретились в одном городе. Разговаривали в том числе и о том, что роднит театр и футбол. Ведь много же общего на самом деле. У них тренировки и матчи, у нас — репетиции и спектакли. Зрелище и там и там, зрители. И у артистов, и у футболистов есть свои амплуа. «Честно играть — это как?» — спрашиваю. «Выкладываться до последнего». — «То же и у нас». Такие вот интересные беседы были. Кстати, и с Юрием Андреевичем Морозовым у нас теплые отношения сложились. Правда, я немного робел перед ним, а он, как мне показалось, передо мной.

— Как вы знакомились с зенитовцами?
— Случайно, наверное, на стадионе или в театре. Я и с мамой Левиной был знаком. Она меня называла «сыночек». Когда я работал в БДТ, мы смотрели матчи «Зенита» в красном уголке недалеко от сцены. И был у нас артист Сергей Сергеевич Карнович-Валуа. Статный, высокий, актер старинного покроя. Он очень серьезно относился к ролям, а футболом совсем не интересовался. И однажды он, проходя мимо, услышал часть репортажа: «По краю идет Лев Бурчалкин...» «Что там сказали?» — спрашивает. «Ну, Лева Бурчалкин, игрок „Зенита“», — говорю. «Бурчалкин — это такая фамилия?» Тут все рассмеялись. Потом на Левином юбилее я вспомнил эту историю: «Сергей Сергеевич удивился, что бывают такие фамилии. Бурчалкин — от слова „бурчать“. Но Лев Дмитриевич своей игрой сделал эту фамилию знаменитой и приятной на слух». Все зависит от того, как ты делаешь свое дело, а Лева был настоящим мастером.

— Расскажите, как вы поздравили «Зенит» в СКК с чемпионством 1984 года. 
— Я приготовил речь от имени Петра Первого. Ботфорты надел, треуголку, камзол. Мне сказали, что поскольку зал огромный, надо заранее записать фонограмму. Я отрепетировал, записал, подражая Николаю Константиновичу Симонову, который Петра в кино сыграл, — другого источника у нас не было. Все говорили, что получилось потрясающе. И вот выхожу читать перед тем сектором, где сидят футболисты. Но оказалось, что одно дело под фонограмму петь, а другое — произносить прозаический текст. Я же не помнил пауз, которые во время записи делал, рот открывал совершенно невпопад. Как ребята хохотали, глядя на это! Но остальные зрители ничего не заметили, и это был феноменальный успех — мне потом проходу не давали.

— Игроков «Зенита» вы как воспринимаете? Как родственников?
— Ну точно не как посторонних. Со Славой Малафеевым, например, мы дружим. Он меня всегда зовет на премьеры своих фильмов. Рома Широков очень интересный человек. Трудяги — это Сашка Анюков и Костя Зырянов. Они истинные зенитовцы, хоть и приехали из других городов. Когда была презентация зенитовского самолета, меня познакомили с Халком. Такой симпатяга-парень оказался! И совсем не похож на тот квадратный комод, каким он иногда кажется на поле. Стройный, улыбчивый. Он тоже трудяга, ничего не могу сказать.

Сашку Кержакова обожаю. Однажды, когда стало много разговоров о договорных матчах, я у него спросил: «Сашка, твое мастерство растет, может, специально мажешь?» Он, конечно, расхохотался. А еще мне тут про него анекдот рассказали: «Помер Сашка Кержаков и пришел в рай. Увидел его архангел Гавриил и спрашивает удивленно: „А как ты попал в ворота?“»

— Михаил Боярский рассказывал, как один раз с Сергеем Мигицко на машине с мигалкой на «Петровский» ехал. У вас бывало что-то подобное?
— Нет. Но если вечером спектакль и играет «Зенит», молодые актеры обязаны доложить дяде Ване, какой счет. Проходят мимо меня по сцене и тихонько говорят: «Два-ноль». 

— На «Петровский» вы продолжаете ходить?
— Сейчас я плохо вижу, поэтому чаще сижу перед большим экраном телевизора. Жена не понимает моего увлечения, считает, что время трачу зря. Я ей в такие моменты возражаю: «Может, потому и живу так долго, что живу еще и этим». Футбол прибавляет мне бодрости. Интерес к этому делу у меня был, есть и будет.
img
img