Александр Росляков Предприниматель - болельщик ФК Зенит в проекте Зенит моя судьба
Генеральный директор компании «Онего Шипинг» болеет за «Зенит» со времен учебы в Академии имени Макарова — поддержка ленинградского клуба традиционно объединяет десятки тысяч моряков по всей стране. Сейчас Александр Евгеньевич руководит морскими перевозками, строит трубопроводы и порты, успел побывать на Северном полюсе и чуть ли не во всех морях мирового океана. И практически везде он встречал тех, для кого поддержка «Зенита» оставалась символом связи с родным городом.
Моряки болеют за «Зенит» не только в Петербурге, ведь ребята после училищ уезжают в разные города. Посчитайте, сколько народу поддерживают клуб, например, в Мурманске. Вся моя жизнь связана с морем и, я думаю, это роднит нас с «Зенитом». К тому же цвета команды – морские, а значит, родные для нас. Мы, выпускники Академии имени адмирала Макарова, никогда не прекращали общаться между собой: ни когда ходили в море, ни когда у многих появилась другая работа или бизнес. А потом обнаружили, что стали постоянно встречаться именно на стадионе.
Я поступил в Академию имени Макарова в 1987 году, когда попасть в СКК на футбол или концерт было почти невозможно. Но для обеспечения безопасности на стадионах постоянно привлекались солдаты, матросы и курсанты военных училищ. Мы же, согласно правилам, по городу ходили исключительно в форме – и хоть относились к торговому флоту, отличить нас от военных моряков можно было только по рисунку на погонах. Вернее, знающие люди видели разницу издалека — в торговом флоте была принята некоторая расхлябанность, мы, в отличие от военных, не застегивались на все пуговицы и часто ходили, держа руки в карманах. А в увольнении еще иногда и ночевали в Летнем саду или на Марсовом поле, если не успевали на мосты после прогулки в центре.
Но бабушки-билетеры плохо разбирались во флотских погонах и традициях, а мы на подходе к СКК просто вынимали из карманов мятые фуражки (у военных в них всегда были вставлены металлические спирали, но мы их вынимали – мятая фуражка считалась показателем престижа) и строевым шагом проходили на арену. Если нас спрашивали, куда, мы отвечали, что присланы для усиления оцепления, например, на секторе номер 12. И дальше уже могли расслабиться и посмотреть игру.
У нас было учебное судно, на котором мы ходили по Европе. И, заходя в порт, часто проводили матчи с местной любительской командой — обычно это были подростки из футбольной школы. Играть против юрких ребят, у которых была еще и приличная экипировка, нам, курсантам, до Академии успевшим отслужить в армии, бывало очень трудно. Бегали мы в кедах, черных армейских труханах и с голым торсом, поскольку одинаковых маек было не набрать. При этом обычно повязывали себе самопальные зенитовские шарфы или просто какие-то ленты подходящих цветов — специально брали их с собой в море. И называли себя во время матчей мы именно «зенитовцами».
В Академии основные споры у нас возникали с ребятами из Прибалтики, которые утверждали, что баскетбол и волейбол зрелищнее футбола. Ну и с москвичами, которые болели за «Спартак». Информации тогда было мало, смотреть матчи удавалось от случая к случаю, поэтому почти все разговоры строились на слухах и догадках — аргументы заканчивались очень быстро.
Что-то возразить нам было сложно, ведь «Зенит» в то время выдающихся результатов не показывал. Тогда мы делились на две команды: «зенитовцев» и «спартачей», брали боксерские перчатки и в коридоре на бетонном полу устраивали бои. И надо сказать, что хоть я сам и бывший боксер, пару раз улетал очень прилично!
В морских академиях в 1980-х училось много отличников-медалистов, можно сказать, ботанов — ведь поступить туда было непросто. Но все они в мгновение ока преображались и были готовы драться, если кто-то, например, задевал их город или любимую футбольную команду.
В море мы ловили результаты матчей по радио, и иногда могли что-то пропустить. Но зато по пароходам было очень много наших однокурсников: Академия имени Макарова каждый год только судоводителей, механиков и радистов по двести человек готовила. Увидев русский пароход в Гаване, Могадишо или вьетнамском Вунгтау, ты просто подходил к нему и просил позвать кого-то из недавних выпускников Макаровки. Так и происходил обмен информацией: что слышно, кто как сыграл? В футболе для болельщика объединяются страдание и радость.
Для кого-то он заменяет казино — человек просто переживает за то, куда в ответственный момент полетит или покатится мяч. Кто-то просмотром футбола и поддержкой команды реализует потребность в состязании. Кто-то в качестве болельщика может проявить свое понимание сути игры, а кто-то, наоборот, позволить себе не особенно задумываться о происходящем, а просто поделить на время матча мир на черное и белое — своих и чужих. Есть люди, просто получающие удовольствие, ругаясь на «22 балерины», вышедшие на поле. Именно футбол оказался спортом наиболее универсальным, на полтора-два часа сплетающим в единое целое миллионы человеческих судеб.
Во время матча болельщик может почувствовать, что он сам забил или сам пропустил гол, что это его сбили в момент опасной атаки. Он проживает каждый момент вместе с футболистами, принимая на себя их роли. Ведь в детстве каждый играл в футбол и помнит те ощущения. Наверное, массовость — еще одна причина того, что именно этот спорт стал для нас родным. А потому и любимая команда воспринимается как собственная семья.
Моряки болеют за «Зенит» не только в Петербурге, ведь ребята после училищ уезжают в разные города. Посчитайте, сколько народу поддерживают клуб, например, в Мурманске. Вся моя жизнь связана с морем и, я думаю, это роднит нас с «Зенитом». К тому же цвета команды – морские, а значит, родные для нас. Мы, выпускники Академии имени адмирала Макарова, никогда не прекращали общаться между собой: ни когда ходили в море, ни когда у многих появилась другая работа или бизнес. А потом обнаружили, что стали постоянно встречаться именно на стадионе.
Я поступил в Академию имени Макарова в 1987 году, когда попасть в СКК на футбол или концерт было почти невозможно. Но для обеспечения безопасности на стадионах постоянно привлекались солдаты, матросы и курсанты военных училищ. Мы же, согласно правилам, по городу ходили исключительно в форме – и хоть относились к торговому флоту, отличить нас от военных моряков можно было только по рисунку на погонах. Вернее, знающие люди видели разницу издалека — в торговом флоте была принята некоторая расхлябанность, мы, в отличие от военных, не застегивались на все пуговицы и часто ходили, держа руки в карманах. А в увольнении еще иногда и ночевали в Летнем саду или на Марсовом поле, если не успевали на мосты после прогулки в центре.
Но бабушки-билетеры плохо разбирались во флотских погонах и традициях, а мы на подходе к СКК просто вынимали из карманов мятые фуражки (у военных в них всегда были вставлены металлические спирали, но мы их вынимали – мятая фуражка считалась показателем престижа) и строевым шагом проходили на арену. Если нас спрашивали, куда, мы отвечали, что присланы для усиления оцепления, например, на секторе номер 12. И дальше уже могли расслабиться и посмотреть игру.
У нас было учебное судно, на котором мы ходили по Европе. И, заходя в порт, часто проводили матчи с местной любительской командой — обычно это были подростки из футбольной школы. Играть против юрких ребят, у которых была еще и приличная экипировка, нам, курсантам, до Академии успевшим отслужить в армии, бывало очень трудно. Бегали мы в кедах, черных армейских труханах и с голым торсом, поскольку одинаковых маек было не набрать. При этом обычно повязывали себе самопальные зенитовские шарфы или просто какие-то ленты подходящих цветов — специально брали их с собой в море. И называли себя во время матчей мы именно «зенитовцами».
В Академии основные споры у нас возникали с ребятами из Прибалтики, которые утверждали, что баскетбол и волейбол зрелищнее футбола. Ну и с москвичами, которые болели за «Спартак». Информации тогда было мало, смотреть матчи удавалось от случая к случаю, поэтому почти все разговоры строились на слухах и догадках — аргументы заканчивались очень быстро.
Что-то возразить нам было сложно, ведь «Зенит» в то время выдающихся результатов не показывал. Тогда мы делились на две команды: «зенитовцев» и «спартачей», брали боксерские перчатки и в коридоре на бетонном полу устраивали бои. И надо сказать, что хоть я сам и бывший боксер, пару раз улетал очень прилично!
В морских академиях в 1980-х училось много отличников-медалистов, можно сказать, ботанов — ведь поступить туда было непросто. Но все они в мгновение ока преображались и были готовы драться, если кто-то, например, задевал их город или любимую футбольную команду.
В море мы ловили результаты матчей по радио, и иногда могли что-то пропустить. Но зато по пароходам было очень много наших однокурсников: Академия имени Макарова каждый год только судоводителей, механиков и радистов по двести человек готовила. Увидев русский пароход в Гаване, Могадишо или вьетнамском Вунгтау, ты просто подходил к нему и просил позвать кого-то из недавних выпускников Макаровки. Так и происходил обмен информацией: что слышно, кто как сыграл? В футболе для болельщика объединяются страдание и радость.
Для кого-то он заменяет казино — человек просто переживает за то, куда в ответственный момент полетит или покатится мяч. Кто-то просмотром футбола и поддержкой команды реализует потребность в состязании. Кто-то в качестве болельщика может проявить свое понимание сути игры, а кто-то, наоборот, позволить себе не особенно задумываться о происходящем, а просто поделить на время матча мир на черное и белое — своих и чужих. Есть люди, просто получающие удовольствие, ругаясь на «22 балерины», вышедшие на поле. Именно футбол оказался спортом наиболее универсальным, на полтора-два часа сплетающим в единое целое миллионы человеческих судеб.
Во время матча болельщик может почувствовать, что он сам забил или сам пропустил гол, что это его сбили в момент опасной атаки. Он проживает каждый момент вместе с футболистами, принимая на себя их роли. Ведь в детстве каждый играл в футбол и помнит те ощущения. Наверное, массовость — еще одна причина того, что именно этот спорт стал для нас родным. А потому и любимая команда воспринимается как собственная семья.
